Ислам гирей не спит. Сеймен селим охраняет его. Пахнет вытоптанной пшеницей ее удивительный запах нельзя сравнить ни с каким другим, и чувствует его селим уже второй месяц, следуя по украинской земле за хмельницким. Вдали за стрипой вырисовываются на небосклоне очертания дремучей дубравы, она гулко шумит и стонет ее шум совсем иной, чем в лесу над качей.
Приятно пахнут травы в затонах реки, печально кричит очеретянка, с луга доносится аромат полыни, нехворощи и ромашки. И земля под ногами мягкая, как постель. О чем думает ислам гирей? Ныне он уже не может сердиться на хмельницкого, как там, под збаражем. Сегодня гетман не оробел победил. Польское войско почти разгромлено, и завтра на рассвете король ляхистана будет стоять перед ханом, как год тому назад стояли перед ним польские гетманы во дворе бахчисарайского дворца.
И не услышит больше душистого запаха украинского зерна и печального гула дубрав, под его ногами опять будет земля жесткая, в колючках и дерезе. И не увидит он больше украинского богатыря, у которого орлиный взгляд и демоническая сила, заставляющая идти на смерть. Что то неуловимо привлекательное есть в его движении булавой, кажется, возвысился он своим могучим телом над всей землей и видит всю ее, от края до края, уверенно ведет народ к цели, которую видит только он один.
И что то неуловимо близкое есть в этих людях, которые самоотверженно идут за ним. Их отвага и презрение к смерти удивляют, их тело, кажется, не чувствует боли, ибо не слышал селим никогда ни стона их, ни вопля, разве только крик в бою, а стон в их печальных песнях, что льются иногда во время передышки, ровные, как степь, протяжные, как потоки в буераках, и мягкие, как молодая трава. Он все время мрачный хан думает.
Великий хан, докладывал селим, посол от короля к тебе. Сефер гази широко открыл глаза. Ты, ислам, разговаривал со мной уже после совершенного тобой дела. Нет, ответил хан, видимо, на нашем совете присутствовал сам аллах. Пригласи посла! Бодро бросил хан селиму, довольный исходом зборовского сражения. В шатер вошел шляхтич в кармазиновом жупане. Поклонившись, он подал хану свиток.
Ислам развернул его, и чем дальше вчитывался в текст послания, тем больше багровело его темно серое лицо. Дочитав, он вскочил с подушки, воскликнув король напоминает мне о плене и ласковом отношении со стороны владислава четвертого? ! Что же, передай ясновельможному яну казимиру, что я не забуду благодеяний его брата и, чтобы отблагодарить, помещу нынешнего властелина речи посполитой в самом лучшем каземате в чуфут кале. Он получит там все, кроме птичьего молока! Хан был сердит, в гневе топал ногами. Сефер гази еще не видел гирея таким и готов был успокоить его, но несдержанность хана была кстати пускай завтрашний бой решит исход сложной дипломатической игры. Но хан вдруг остыл. Повернувшись спиной к послу, он пренебрежительно бросил через плечо я жду сейчас же, сию минуту канцлера осолинского в своем шатре! …На рассвете, когда с небосклона уходила на запад короткая ночь, в казацком лагере поднялся шум наступал последний час для речи посполитой.
Еще интересные статьи:
Meztiktilar