Особое положение антропологии не только в системе наук, которым предается человек, но и в совокупности всех человеческих интересов и устремлений основывается на изначальной самоозабоченности человеческого существования. В сфере же господства, борьбы за власть людей над людьми возможно обеспечение будущего, стабилизация отношений заказать институционально закрепленными правовыми отношениями. Труд и господство свидетельствуют об отнесенной к будущему самозаботе человеческого бытия.
А как обстоит дело с игрой? Не является ли ее именно глубокая беззаботность, ее радостное, пребывающее в себе настоящее, ее бесцельность и бесполезность, ее блаженное парение и удаленность от всех насущных жизненных нужд тем, что придает ей волшебную силу, пленительное очарование и способность осчастливить? Разве игра не противоречит тому, что мы только что назвали центральной антропологической структурой человеческого интереса заботой? Разве теперь не могут нам возразить, что беззаботность игры есть указание на то, что игра изначально есть нечто нечеловеческое, что она, скорее, принадлежит к еще не потревоженной, не нарушенной никакой рефлексией животной жизни природного создания, что человек обладает естественной способностью к игре преимущественно лишь в детском возрасте, в состоянии, ближе всего находящемся к растительной и животной природной жизни, что он все больше утрачивает непринужденность игры, когда начинается серьезность жизни? Подобное возражение упустило бы из виду, сколь велико отличие человеческой беззаботности от всякого лишь по видимости сходного поведения прикольного Животное не заботится и не бывает беззаботным в нашем смысле слова. Лишь сущее, в существе своем определенное заботой может также и быть беззаботным. В строгом смысле животное ни свободно ни несвободно ни разумно ни неразумно. Лишь у человека есть возможность прожить жизнь по рабски и неразумно.
Здесь как раз все наоборот именно бесполезная игра аутентична и подлинна, а не такая, которая служит каким то внеигровым целям, как то тренировка тела, установление рекорда, времяпрепровождение как средство развлечься. В новейших теориях игры сделана попытка представить игру как феномен, который присущ не только живому, но известным образом встречается повсюду.
Определенная замкнутость места действия, движение, производимое на фоне ландшафтной декорации лунным светом, тенью от облаков и тому подобным, будто бы позволяют предположить, что где то посреди реального, опытно постигаемого мира является некий игровой феномен, парящий над реальными вещами в качестве прекрасной эстетической видимости. Игра есть прежде всего якобы свободно парящий эпифеномен, прекрасное сияние, скольжение теней.
Мы настаиваем на том, что игра в основе своей определяется печатью человеческого смысла. Особо важным нам представляется различение внешней перспективы чужой игры, в которой зритель не принимает участия, и внутренней перспективы, в которой игра является игроку. Деятельность игрока есть необычное производство производство видимости воображаемое созидание и все же не ничто, а, скорее, порождение какой то нереальности, которая обладает чарующей и пленяющей силой и не противостоит игроку, но втягивает его в себя.
Понятие игрок столь же двусмысленно, как и понятие игрушка. Подобно тому как игрушка является реальной вещью в реальном мире и одновременно вещью в воображаемом мире видимости с действующими только в нем правилами, так и игрок есть человек, который играет, и одновременно человек согласно его игровой роли. Играющие словно погружаются в свои роли, исчезают в них и скрывают за разыгранным поведением свое играющее поведение.
Еще интересные статьи:
Dazilkree