Володя умер во сне. Накануне написал марине мне меньше полувека сорок с лишним, я жив, тобой и господом храним. Мне есть, что спеть, представ перед всевышним, мне есть чем оправдаться перед ним. Как комья земли, били цветы в стекла катафалка. Они летели со всех сторон.
Их бросали тысячи рук. Машина не могла тронуться с места. Не только из за тесноты и давки на площади. Водитель не видел дороги.
Внутри стало темно. Сидя рядом с гробом володи, я ощущал себя заживо погребаемым вместе с ним. Глухие удары по стеклам и крыше катафалка нескончаемы.
Людская стена не пускает траурный кортеж. Воющие сиренами милицейские машины не могут проложить ему путь.
После моего письма председателю правительства, письма сугубо делового, в коридорах министерства по каким то подспудным причинам стали вынашивать идею освободить от должностей всех председателей артелей, когда то отбывавших наказание. К моему недоумению, и министр почему то стал говорить со мной суше, официальнее. Мне до сих пор неизвестно, что происходило за кулисами, между кем шла скрытая от глаз борьба, но скоро проект приказа лег на стол министра и по доброй ли воле или по настоянию партийных кураторов был подписан. Я не придал этому значения в голову не приходило, что это может коснуться меня, создателя первых золотодобывающих артелей колымы, председателя одного из самых успешных старательских коллективов.
Только потом понял, что именно моя персона, видимо, навела кого то на эту мысль. Министерские головы сообразили, что иной законной возможности освободить меня и приструнить других не существует.
Еще интересные статьи:
Takasa