Очень похоже. В ночь под новый, 1952 год я лежал на нарах, смотрел в где и впервые в жизни стал сочинять стихи. Они посвящались мачабели. Я помню только последние строчки сегодня все встречают новый год, а мы по прежнему сидим на мели, не потому, что отказал наш эхолот, а потому что капитан здесь мачабели. В июле в тюрьме случается побег. Бегут трое.
Двоих, не успевших уйти далеко, быстро настигают с собаками. В прогулочном дворике конвоиры бьют их сапогами, топчутся на них, ломают ребра. Разъяренный мачабели приказывает трупы не убирать, оставить лежать, пока не будет пойман третий. В августе колымское солнце еще жаркое. Смрад от разлагающихся трупов проникает в барак, вызывает головокружение, многих тошнит.
Третьего беглеца ловят месяца через полтора. Осенним вечером нас выгоняют из барака смотреть, как в свете пляшущих прожекторных лучей пьяная команда надзирателей сапогами ломает несчастному ребра и позвоночник.
Я вижу его расстегнутый китель с рукавами, закатанными, как у мясника. Под кителем чистая нательная рубаха с вырезом на груди. В вырезе черная шерсть.
Идет совещание, и секретарь не может сказать, когда заал георгиевич освободится. За большим столом вижу мачабели. Растерявшись, не успеваю вовремя потянуть медную ручку двери назад, мачабели вскидывает глаза, наши взгляды встречаются.
Я вижу те самые глаза, насмешливые и жестокие, как при первом допросе. Кассы штурмуешь? Мачабели поднимается из за стола и идет ко мне, раскинув руки для объятий. Мне отступать некуда.
Еще интересные статьи:
Milmaran